«Они погибли, а я остался живой...»
Но Иван Фёдорович бесед не боится. К чему молчать, если есть что вспомнить? Пусть даже этих воспоминаний спустя годы накопилось не так уж и много, но все – настоящие и до того эмоциональные, что у ветерана на глаза сами наворачиваются слёзы.
Все погибли...
До войны Иван Манченко жил в Мартукском районе. Работал в колхозе, возил зерно в мешках на элеватор. Успевал и учиться в яйсанской школе механизаторов. Никто и не подозревал, что со дня на день весь мир перевернётся.
– Это сейчас молодёжь в армию идти не хочет, сопротивляется, а тогда добровольно на фронт просились, – подтверждает Иван Фёдорович. – Со мной учились мои товарищи, они были чуть старше, конечно. Узнали, что началась война, пошли в военкомат, подали заявления и ушли. А я в армию уходил больной, простыл. Все мои сверстники, одногодки, те, кто помладше меня на пару месяцев – все уже ушли, а я отправился на фронт только после. Из Каратогая нас отправилось воевать, помню, 25 человек. Целых 25! А вернулось только трое. Все пропали, погибли. А я остался жив.
Ямы для костров
Иван Фёдорович начал службу в 1942 году, когда ему было 18 лет. Из Каратогая молодых людей отправили в Оренбургскую область, а оттуда через время перебросили в учебную бригаду в Уфу. Там Иван Манченко и находился до тех пор, пока на фронт не забрали.
– Нас везли на Украину, в город Черкассы, – вспоминает Иван Фёдорович. – Воевали в составе 62–й гвардейской дивизии. Брали город Черкассы штурмом. После Черкассов был Киев, там меня и подстрелили.
На вопрос о роде войск Иван Фёдорович только усмехается. «Хитрые пулемётчики мы», – коротко отвечает он и продолжает вспоминать другое:
– Самое тяжёлое... – задумывается ветеран. – Когда под Черкассами вступили в бой, спали в окопах. Вот там было тяжело. Не было возможности жечь костры на земле, чтобы не привлекать внимания, поэтому грелись так: выкапывали в земле ниши. Туда что–нибудь подложишь, палочки или соломку, зажигаешь и руки греешь. Это чтобы дыма видно не было.
Всё проспал
Воевать пришлось недолго, после ранения Иван Манченко попал в госпиталь в Черкассы, где провёл три месяца:
– Когда я попал в госпиталь, спал ровно сутки, меня не могли разбудить. Просто спал и всё. Лежали все в каком–то помещении, раненые, перевязанные все... Нас на одной койке двое лежало. Я на краю лёг – и всё, уснул. А мой товарищ лёг у стены. Тут началась бомбёжка. Его ранило, он погиб. А я остался жив. Это мне уже потом рассказали, что я настолько крепко спал, что даже ничего не слышал. Всё проспал...
Работы хватало на всех
После ранения Ивана Манченко перевели в 41–й полк 52–й армии, где он и прослужил до самого конца войны.
– Это был армейский запасной полк, – объясняет Иван Фёдорович. – Каждая армия имела запасной полк. Там были раненые, прибывшие из госпиталя, они помогали, чем могли. Приходили командиры в санбат и забирали столько людей, сколько надо. Я попал в роту связи. Связь ежедневно нужна, так что работы всегда хватало. Телефоны проводили, иногда надо было послать какой–нибудь пакет нарочным – и это делали. А ещё иногда занимались охраной.
Росчерк на рейхстаге
На одном месте запасная рота не стояла: куда двигалась основная армия, туда же следовали и они. Так Иван Фёдорович за годы Великой Отечественной войны прошёл Бессарабию, Украину, Румынию, Чехословакию и Германию. Победную весну он встретил в немецком городе Ленц.
– Помню, как узнал про Победу, – негромко смеётся Иван Манченко. – Знаете, это был «солдатский телефон». Как женщины прямо: один другому передал, и все моментально знали новости. Безусловно, радовались. Стрельбу открыли, каждый вооружённый был. Честь отдавали... Уже после того, как война завершилась, мы побывали в Берлине. Видели рейхстаг. На правой колонне рейхстага я расписался тогда. А потом уже была демобилизация.
Жутко сказать
Зачастую солдатам приходилось ждать демобилизации долгие месяцы, но Ивану Фёдоровичу повезло. Он отправился в отпуск домой и больше в армию не вернулся.
– Получилось так: я поехал в отпуск, сопровождал командира полка, – объясняет Иван Манченко. – Ему надо было в Ташкент, но он сошёл в Оренбурге – отправился к родственникам. А я поехал в Актюбинск. Приехал, а дом... Жутко сказать. Нас в семье было 7 человек, четверо воевали...
Здесь Иван Фёдорович на несколько минут прерывается: рассказывать тяжело, на глаза наворачиваются сами собой слёзы. Прежде, чем продолжать, нужно собраться с духом.
– Семья раньше была большая, отец тоже на фронт ушёл. Мать обнищала. Я вернулся и всё это увидел. И просрочил неделю отпуска. А тут приехали к нам в колхоз из военкомата, учёт вели. Я обратился к капитану, он посмотрел мои документы. Видит, что раненый, и комиссовал меня прямо так. Вот я и остался дома, никуда больше не поехал.
Чистая правда и немного прикрас
После войны Иван Манченко какое–то время работал в колхозе трактористом, потом перебрался в Актюбинск. Здесь, в городе, у него когда–то жил однополчанин, да уже давно умер. А о войне, к счастью, приходится вспоминать не так часто.
– Когда был моложе, читал про войну, а сейчас уже не вижу, – делится Иван Фёдорович. – Только слушаю по телевидению. Может, и есть в фильмах моменты, где прихорашивают немного, но в основном всё правда. Я же понимаю, что художнику или писателю хочется иногда приукрасить или что–то особенное показать – он и показывает. А в остальном чистая правда.
Вы не представляете!
– Кто представлял тогда, что будет? Я не представлял, – разводит руками Иван Манченко. – И вы сейчас не представляете, что было. Представьте себе: вас взяли в армию. Куда–то привезли на фронт, чужая земля. Домов нет, располагайся как знаешь. Землянки рыли. Зимой фуфаек не было, в одной шинели, и всё. Уже потом начали давать фуфайки лёгкого пошива, их под шинель надевали. Стало чуть легче.
Об Иване Фёдоровиче, как он сам говорит, не забывают. Ежегодно приходят из акимата, дарят корзину с подарками. Впрочем, если бы и не пришли, ветеран проблемы не видит. Главное, чтобы жили все мирно, а остальное – пустяки.
– Вы извините, я очень мало рассказал, – напоследок ещё раз вздыхает Иван Манченко. – Преувеличивать не могу. Но если ж правда, куда деваться? Чего стесняться её рассказать? Может, я чего–то и упустил, но зато рассказал только то, что знаю.