Листая старую тетрадь
28 января 2015 года. №4
В годы Великой Отечественной войны тысячи врачей, медсестёр и санитарок спасали жизни раненых бойцов. Особую роль в тех трагических событиях сыграли военно-санитарные поезда, ставшие связующей нитью между фронтом и тылом.
В годы войны по фронтам прошло около 12 тысяч военно-санитарных поездов.
|
|
– Десять лет назад эту тетрадь мне передал мой ученик, – рассказывает заслуженный учитель РК Ултай ИСМАИЛОВА. – Болат сказал мне, что с ним по соседству живёт одинокая бабушка Нинель, ветеран Великой Отечественной войны. Тетрадь со своими воспоминаниями о войне она попросила передать в школу, чтобы учителя перед 9 мая что-нибудь из неё прочитали старшеклассникам. Нинель Михайловна в годы войны была медсестрой военно-санитарного поезда. Вы знаете, когда я читала эти воспоминания своим ученикам, мы все плакали.
В тот же год бабушку к себе в Россию забрал её сын. Так что о дальнейшей судьбе ветерана ничего не известно.
Воспоминания медсестры изложены в обыкновенной школьной тетрадке в клетку ещё советских времён, на титульном листе которой написано: «Пусть помнят потомки о войне…».
Приводим выдержки из тетради, в которой Нинель Михайловна описала ужас пережитой войны. Без комментариев.
ДЕНЬ НАЧАЛА ВОЙНЫ
«День был солнечный, прекрасный… Папа уехал на рыбалку… Я была во дворе, когда вышла взволнованная тётя Даша и стала звать меня в комнату, указывая на репродуктор. А оттуда доносились слова, от которых захватило дыхание: «Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну...». Это было так страшно, что я остолбенела, слушая эти слова. Они мне запомнились на всю жизнь. От них и сейчас сжимается и останавливается сердце».
«…Приехал папа с рыбалки. Весёлый такой – у него был хороший улов… И когда я сказала ему, что началась война с Германией, он выронил велосипед, повторяя: «Началась война, началась война»… Мы оба плакали. Я думала: «Папу возьмут на фронт, и я останусь совсем одна (мама у меня умерла, когда мне было 13 лет, братьев и сестёр не было). О чём думал папа? Наверное, о том же».
НА ФРОНТ
«Папу на фронт не взяли. Он женился… Я пошла на курсы медсестёр… Я была там самая молодая вольнослушательница – 16 лет. Остальные все старше 20. Закончила курсы 4 апреля 1942 года и сразу же пошла в военкомат. Но там мне сказали, что малолеток не берут. На следующий день снова пошла в военкомат, сказала, что мне скоро исполнится 18 лет (на самом деле мне не было ещё и 17). Военком, узнав меня, сказал: «Тебе ещё в куклы играть. А война – это не игрушки. Там калечат и убивают. Подумала бы о матери, которая будет переживать за тебя».
Я тогда расплакалась, сказав, что нет у меня ни мамы, ни сестёр, ни братьев. Не сегодня-завтра отца на фронт заберут. Так что плакать обо мне будет некому!
Военком подумал и сказал: «В городе стоит военно-санитарный поезд. Могу взять тебя туда санитаркой». Я согласилась. Итак, у меня в руках была повестка – завтра ехать на фронт».
«Когда я сказала старушке-квартирантке, что иду на фронт, отрезав при этом свои длинные и хорошие косы, она заплакала. А когда узнала, что уже завтра я ухожу на войну, то разрыдалась, запричитав: «Как же так? Такая молоденькая – и на фронт?».
«Мачеха на повестку даже не обратила внимания. Когда об этом узнала подружка, то пригласила к себе, где тётя Дуся накрыла стол, устроив мне проводы. Там и заночевала. Утром подружка Лариса взяла полбулки хлеба, немного денег в столе и сунула мне: «Это тебе на первый случай». Я пришла домой. Никто даже и не придал значения тому, что я ухожу на фронт. Лишь квартирантка рыдала и в слезах читала молитвы, чтобы я вернулась с войны живая и невредимая… Было очень тяжело и обидно, что, кроме Ларисы, никто меня не провожал на вокзале. Я еду на фронт. Вернусь ли живой? Но потом к поезду подошёл папа, принёс мне продукты и деньги. Мы с ним поговорили, обнялись и заплакали. Это один из самых тяжёлых дней моей жизни».
ПОЕЗД
«Итак, я в поезде, который увёз меня далеко от дома, родного города и папы… Я была самая молодая во всём военно-санитарном поезде №108… В течение месяца я была санитаркой. При бомбёжке у нас погибла медсестра, и меня поставили вместо неё… Мне дали 14-й вагон. Чтобы накормить раненых, надо было в мешке принести хлеб, потом два ведра первого блюда, два ведра второго, столько же третьего. Ещё требовалось два ведра воды для мытья посуды. Это надо было делать три раза в день. Очень тяжёлая работа. Было ощущение, что от этих тяжёлых вёдер суставы ломаются… Вечером все, кто не дежурил, собирались в коридоре возле карты. Политрук Гарбузов на карте отмечал флажками, куда отступали наши войска. Было очень тяжело от того, что наши сдавали фашистам города и посёлки».
«…Наш поезд был приписан то к Москве, то к Ярославлю. Когда мы попадали туда, то получали письма из дома. А это было редко. Иногда раз в несколько месяцев… Папа мне часто писал очень тёплые и подробные письма. Один раз я получила сразу 15 писем от него и не знала, с какого начать. Иногда девчонки просили почитать их вслух. Так мы узнавали, что происходит в тылу… Папу на фронт не взяли. Он был учителем, поэтому со своими учениками ездил в колхоз на уборку урожая… Много мы объездили городов, много было рейсов. Некоторые из них незабываемые».
 |  |
| Короткая стоянка, погрузка раненых – и снова в путь. |
РЫБИНСК
«Этот город немецкие самолёты бомбили три раза в день. Там мы должны были забрать раненых. Наш состав стоял в тупике на высокой насыпи, где погрузка была бы не так заметна… Только раненых стали загружать в вагоны, как город стали бомбить немецкие самолёты. Навстречу им вылетели наши «ястребки». С земли била артиллерия. Всё грохотало, горело. Раненые, кто мог, подходили, подползали к вагонам. Мы им помогали залезать в вагоны. Носилки с лежачими на вытянутых руках пришлось подавать в вагон из-за высокой насыпи. Мы их грузили только в тамбур, а там, кто как мог – пешком, ползком добирались до своих мест в вагоне. Торопились всех загрузить. Надо было как можно быстрее вывезти их из этого ада. Казалось, от носилок поломаются руки, а отдыхать было некогда…».
« Когда мы уехали из Рыбинска, раненые рассказали, что были ранены дважды. Один раз на фронте, второй раз в госпитале. Госпиталь был в школе. Его разбомбили, и раненые оказались под обломками здания. Их откапывали и спасали жители и военные. Некоторых спасли, а некоторые так и остались навсегда под обломками».
КАЛИНИН
«Одна из медсестёр была родом из Калинина. Она говорила, что её дом будет виден, когда мы будем проезжать мимо него. Мы все собрались у окна и ждали, когда она нам покажет свой дом. А она только охнула и упала в обморок. На месте дома была огромная воронка, а её родители погибли… В Калинине и под Калининым мы загрузили очень много раненых. Столько, что пройти по вагону было нельзя. Немцы наступали. Нужно было вывезти как можно больше раненых. Наш поезд проскочил, а другой разбомбили немцы».
ИСТОЩЁННЫЕ ДЕТИ
«Когда поезд останавливался, то нас окружали дети с кружечками. Они просили кушать. Мы никогда не выливали остатки еды, которую не доедали раненые, а сливали в кастрюлю. Потом на остановке эти помои раздавали детям. Как тяжело было смотреть на истощённых, оборванных и грязных детей. У них были такие молящие глаза. Сколько страдания в этих измождённых личиках, похожих на старичков. А их руки и ноги были похожи на тонкие палочки. Когда мы им наливали супчика, а они ручонками вылавливали картошку, сколько радости было в их глазах, что им досталась похлёбка. Для них это было счастье… Приходили к поезду и измождённые женщины с малыми детьми на руках. За булку хлеба предлагали свои драгоценности. Мы помогали, чем могли. Ничего взамен никогда не брали. Как эти женщины были благодарны!».
2-Я УДАРНАЯ
«Нас предупредили, что будут не раненые, а истощённые бойцы, которые пробыли долгое время в окружении… Люди еле двигались, поддерживая друг друга. На них страшно было смотреть – живые скелеты... Глаза глубоко ввалились, тусклые, ни на что не реагирующие. Большинство из них не могли даже самостоятельно перелезть с носилок на полку в вагоне… Сапог на них не было. Только колодки от сапог… Перед тем, как их кормить, нам объяснили, что пищу давать надо понемногу, но часто. Необходимо, чтобы организм солдат привык к еде… Принесли им покушать: манная каша и хлеб. Они не могли дождаться. Мы стали разносить еду – каждому давали по четверти кусочка хлеба и половине кружки манной каши. И что тут началось. В нас бросали кружки, костыли, обзывали гестаповцами, которые издеваются над бойцами. Материли, пытались даже побить. Но надо было терпеть, молчать и только их уговаривать. Для их же здоровья. Кормили мы их 8 раз в день. Потом кормить стали реже, а порцию увеличивали. Бойцы стали оживать, относиться лучше к персоналу…
Целую неделю мы терпели всё это, а потом стали их кормить нормально, предлагали добавку. Но они уже отказывались – стали наедаться. Просили у нас прощения за свои издевательства. Солдаты тогда хотели сразу наесться, а мы им не давали. Потом уже они рассказали, что в окружении съели всех лошадей, сусликов. А в последнее время питались кожей, которую обрезали с сапог и ремней. Причём просто жевали её вместо еды… 18 суток мы везли их. Они стали похожи на людей. Теперь от них мы слышали только извинения и слова благодарности…».
О РАЗВЕДЧИКЕ, РАЗВЕДЧИЦАХ И РАДИСТКАХ
«В вагон внесли раненого, он был весь забинтованный. У него были только дырочки вместо носа. Это был разведчик. Его поймали немцы, прокололи штыками руки и ноги, выжгли на груди звезду. Пытали его раскалённым железом, избивали до полусмерти, но он ничего не рассказал. Тогда разведчика бросили в сарай и подожгли. Его спасли партизаны – вытащили из огня… Когда мы ему делали перевязки, присутствовал весь персонал поезда. Одни готовили повязки, другие держали, третьи отхаживали его… Когда приходилось перевязывать раненому голову и лицо – это было что-то ужасное. Носа и ушей не было. Они сгорели. На голове вместо волос была кровавая рана. Хорошо, что глаза остались целые… Он сильно кричал, теряя сознание. Ему не помогали никакие болеутоляющие… Сжималось сердце от жалости к этому человеку… Мы его сдали в ближайший госпиталь».
«В мой вагон погрузили 8 девушек. Им дали отдельное купе. Девушки были замкнуты и не хотели оттуда выходить. В их глазах всё время присутствовали страх, грусть и страдание. Они всё время ходили в косынках, а на их на пальцах не было ногтей… Уже потом девчонки рассказали, что их пытали в гестапо… Гестаповцы под ногти загоняли им иголки. А потом вообще ногти вырвали щипцами. Пучками из головы вырывали волосы. На допросах били. Но девушки молчали. Тогда на следующем допросе каждой из них отрезали одну грудь. Потом вторую… Когда мы делали перевязки, страшно было смотреть, как вместо грудей у девчонок зияли кровавые раны. Как это страшно и бесчеловечно! Будь проклята эта война!.. Как могли вынести эти хрупкие девушки такие издевательства и нечеловеческие пытки?!».
ДЕНЬ ПОБЕДЫ
«Рано утром услышали шум на улице. Думали, опять пожар. А такое часто бывало. Около одного дома толпился народ, а из репродуктора в окне доносится сообщение, что война закончилась и немцы капитулировали. Я побежала эту радостную весть донести раненым в госпиталь, который находился в 4-х километрах от места нашего расквартирования. Вот и всё, закончилась «мясорубка». Забежала на территорию госпиталя. У меня там был подопечный Ваня – я взяла шефство, и ухаживала за ним… Он лежал в изоляторе. Его тело было покрыто рожистым воспалением. Это началось от раны на плече, и поразило всё тело от шеи до ладоней и коленок… Я его перевязывала, заказывала ему обеды, и кормила из ложечки. Всегда надевала другой халат, когда заходила к нему, маску, тапочки и перчатки…».
«И вот я радостная забегаю к нему в палату и сообщаю весть о Победе…У него от моей радости потекли слёзы по щекам. Он сказал мне: «Лучше бы меня убило на фронте, чем умереть тогда, когда кончилась война…». Врачи его считали безнадёжным. У него температура держалась 40°. Он себя чувствовал совсем плохо и ничего не ел. А какое было лечение? Аспирин да повязки ихтиоловые. Стала ему доказывать при перевязке, что после такого дня он просто обязан выжить. У меня текли слёзы. Я так хотела, чтобы он в это поверил. И сама очень, очень этого хотела! Чтобы всё сбылось! Взяла себя в руки и, перевязывая солдата, стала так убедительно ему доказывать это. Ваня же мне говорил: «Эх, сестрёнка, разве я не знаю, что скоро умру?.. Я скоро умру… Конечно, тебе хочется меня утешить, но это напрасно – чудес не бывает!»
«В День Победы я даже забыла надеть перчатки, делая перевязку Ване. Он мне сделал замечание, а я, смеясь, сказала, что в такой день заразиться невозможно. Накормила я своего подопечного, а когда вышла в дежурку, разрыдалась: «Ну почему он должен умереть, когда война закончилась?». На другой день я заболела – обыкновенная простуда. А через два дня я не смогла поверить своим глазам: мой «подопечный» Ваня пришёл ко мне, пройдя 4 километра от госпиталя. Я соскочила с постели, целуя и обнимая его. Ведь только недавно я его кормила с ложечки. Вот вам и нет чудес! Стоит солдат, жив, здоров! Он поблагодарил меня за всё, на прощание сказав: «Когда ты, сестрёнка, ушла, я подумал: почему мне, действительно, помирать в такой счастливый день, а не поправиться, как ты сказала? Почему я не должен поехать со всеми домой? Благодаря только твоим словам я пошёл на поправку»… Я ещё болела, а Ваня уже уехал домой. Бывают, оказывается, такие чудеса».
День Победы был самым счастливым днём моей жизни. День Победы – закончилась война. Раненые уезжают домой. Мой подопечный Ваня, которого я выхаживала и помогла поправиться – не умер, а вернулся к родным. Я была счастлива, и эту радость нельзя выразить никакими словами. Это только можно прочувствовать на себе.
Тетрадь листал Владимир БУРЬЯНОВ.
ФОТО Юрий ТАРАСЕНКО и из интернет-ресурсов.
