Неплохо замешано, не правда ли? А если добавить сюда, что откровенничали мы в актюбинской двушке-маломерке, приспособленной и для жилья, и для работы…
Давно хотел познакомиться с нашим ВЕРЕЩАГИНЫМ, Алексеем Ивановичем. Потому как не единожды слышал о таланте художника-живописца, художника-гравёра.
И выбрал же профессию молодой парень из Джезказгана! Профессию одновременно популярную в СССР, однако зачастую скатывающуюся до уровня ремесленничества, но и одновременно редкую, штучную – по таланту.
Мать с отцом Алексея Ивановича сами не могли понять, откуда у сына проявились способности не просто копировать картинки из книг, а придумывать свои собственные сюжеты. Да так придумывать, что вся родня и знакомцы в неописуемый восторг приходили от увиденных мальчишеских шедевров.
Сегодня ностальгическая увертюра жизни Верещагина-современника вспоминается им по-доброму, с юмором. А тогда для пацана, лишившегося слуха и с трудом говорящего, – весь этот букет судьбы стал настоящим преодолением и завоеванием собственного я.
Я могу. Я сделаю. Я достоин.
Закончилось преодоление, (хотя как оно может закончиться у неслышащего?) первой большой победой, поступлением в одно из художественных училищ Ленинграда. К слову, многогранное знакомство с работами и судьбою художников Верещагиных, Василия Петровича и Василия Васильевича из века 19-го, произошло именно во время учёбы.
– Наложил ли их путь в искусстве на моё творчество? Их гений с моими картинами несравним. Они – эпоха в истории России, – откровенничает Алексей Иванович. – На их работах воспитывалось и будет воспитываться не одно поколение художников.
– А сегодня возможно ли появление подобных личностей в искусстве?
– Почему бы и нет? Да, собственно, они есть. Но только штучны.
– Никас Сафронов? Илья Глазунов?
– Здесь с вами я не соглашусь. Они, может, и личности, но в других областях. То, чем занимаются Сафронов и Глазунов в живописи, я называю одним-единственным словом – китч. Их нельзя сравнивать с моими однофамильцами. Хотя их картины люди смотрят, очереди выстаивают. Но тут же забывают, если не напоминает телевидение или газеты.
– Вы признаны у коллег, у ценителей графики, есть свои почитатели, а хотели бы взять уроки у кого-нибудь из современных художников?
– Есть молодой мастер, где-то ваших лет, Василий Нестеренко. Работает в Москве. Его картины долго живут в сознании зрителя и осмысливаются. Всякий раз по-иному открываешь гротесковый реализм Нестеренко и всегда находишь новые характеры и образы в цвете, в лицах, в пейзажных сюжетах. Вот он – настоящая личность в современной живописи. У него есть чему поучиться любому талантливому живописцу. И мне в том числе.
Маленькая комната. Мольберт. Рамы. Рамки. Подрамники. Чистые холсты. Готовые работы, выстроившиеся в далёкий от ранжира ряд на многочисленных полках. Микроскопический стол, заваленный карандашными набросками, многочисленными кисточками и до остроты лезвия заточенными карандашами. Акварельная палитра. И запах.
Живой запах. На секунду застывший в красках. В памяти горожанина, историка, философа.
– Писать, создавать картины – это профессия?
– С точки зрения диплома – да, профессия. Но она настолько многогранная, разноплановая. У художника много профессий, а результат всегда один – картина. Чем запоминается настоящий художник? Чем он отличается от любителя? Собственным взглядом на сюжет. В картине ценно его личное видение. Его произведение должно выделяться, выбиваться из общепринятых рамок и стандартов.
– А часто в пейзажах приходится додумывать сюжет?
– В нашем ремесле нельзя быть простым фотографом-фиксатором. Подобными вещами зачастую грешат любители-художники.
Мы долго беседовали. О всяком-разном. За жизнь прошлую, при Союзе, и нынешнюю. Без этого нельзя сегодня понять и переоценить новые времена, нельзя полноценно творить.
Задайте вопрос самому себе: что бы вы оставили от прошлой жизни? Ответ будет у многих похожим. Общение, вот чего нам сегодня не хватает для комфортного существования. Вроде и компьютеры есть, и телевидение, и много чего другого техногенного, а вот обыкновенного человеческого доверительного общения многим из нас недостаёт.
– В нашей провинции художнику трудно найти соратника, коллегу, критика, ценителя, коллекционера, заинтересованного зрителя. Многие художники из Актобе поуезжали именно по этим причинам. Я тоже в начале двухтысячных, было дело, некоторое время жил и работал в России, в Рязанской области. Много писал. Много выставлялся. Там почему-то был обоюдный интерес. Были заказы. Естественно, платили.
– Алексей Иванович, а религиозные сюжеты не привлекали?
– В той же самой Рязанской области, в селе Михеи Сапожковского района стоит интересный храм, скит преподобного Сергия Радонежского. Я там больше месяца прожил. Общался с монахами, с сельчанами. Интересный цикл работ получился. Красивые места. Живописные. Участвовал даже в росписи одной церкви. Когда пишешь сюжет с религиозным наполнением, совершенно иные краски преобладают, независимо от времени года.
– А какие краски в городских пейзажах?
– У каждого художника свои. У меня они более мягкие. А в гравюрах всё по-иному. Другая техника. Здесь важно уловить время.
Уловить время Верещагину удаётся в полной мере. В Актюбинском музее искусств до сих пор можно познакомиться с работами Алексея Ивановича. Одновременно такое количество графики лично я видел впервые.
И знаете? Впечатляет.
Юрий ТАРАСЕНКО,