Голос, пробуждающий душу
17 февраля 2016 года. №7
Об актюбинской девушке, чьё пение благословил сам Папа Римский.
Уникальный голос Светланы КАСЬЯН восхищает всех, кто его слышал. Свой талант молодая певица не считает случайным подарком природы, скорее, как данную свыше миссию нести людям добро и любовь.
Юная, стройная, открытая и стремительная, она не похожа на оперную примадонну. Никаких капризов, лимузинов, райдеров и администраторов, требующих особого подхода. После полуторачасового концерта нескончаемые фото с публикой, объятия со знакомыми, улыбки в фотокамеры, как будто нет усталости и простого желания закрыться в гримёрке и отдышаться. Светлана рада каждому подарить кусочек своего восторженного отношения к жизни: мир огромен, прекрасен и добр, только надо понять это.
– В справочниках пишут, что вы российско–казахстанская певица, но уже десять лет вы здесь не живёте, скорее, принадлежите миру, выступаете то в Италии, то в Америке, то в Германии. Что связывает вас с нами?
– Очень многое. Учёба моя началась в Казахстане, тут живут все мои родные и близкие, моя мама, друзья живут. И первые шаги были здесь сделаны, в музыкальном колледже имени Ахмета Жубанова. А российская потому, что моё образование было продолжено в Москве, в консерватории. Опять–таки Большой театр, куда я попала после 3–го курса, очень много мне дал. Я стажировалась в Вашингтоне, у самого Пласидо Доминго, в Кеннеди–центре, одном из лучших театров мира. Я получила наивысшее образование у лучших педагогов, коучей, пианистов. Жила в консульстве России в Вашингтоне. И стипендию мне оплачивали, и крышу над головой, и учёбу – всё за счёт Большого театра.
– Вы вообще везучий человек?
– Когда со стороны смотрят на мою карьеру, то считают меня не просто везучей, а супер–везучей. Я, конечно, благодарна Богу за всё, но за этим стоит такой огромный труд, только сам знаешь, насколько огромный. Поэтому некоторым сейчас говорю, что не нужно идти в эту профессию, не подумав, потому что слишком от многого придётся отказаться. Ты должен понимать, что не будет ни времени личного, ни друзей, ни семьи. Это колоссальная отдача, если хочешь стать певцом такого уровня. Конечно, ты можешь быть просто певцом, где–нибудь в рядовом театре – и семья, и дом рядом, и постоянная работа, это тоже неплохо.
– Но у вас и тут всё сложилось: есть любящий муж, год назад родилась дочь. А от чего приходится отказываться?
– Семья, которую не видишь: даже на Новый год я пела в Берлине, и до 1 января, и после. Зато с Берлинским филармоническом оркестром, на одной из лучших сцен мира. Потом была поездка по Германии, это мой лучший контракт.
– Ваш голос – драматическое сопрано, очень редкое сейчас. Есть конкуренция с другими оперными звёздами?
– В наше время оперные артисты не привязаны к одному театру. Можно сегодня петь Тоску в Екатеринбурге, а завтра Маддалену в Италии. В Германии любят Вагнера, а в России – русскую классику. Но если Анна Нетребко не поёт в Большом театре, это не значит, что она по уровню не подходит, просто занята в других операх и в других театрах. Так что важно прослушиваться, участвовать в концертах, выезжать, чтобы тебя замечали и приглашали.
– Вы постоянно пополняете репертуар: романсы, духовная музыка, роли в операх. Насколько легко вам учить новые партии?
– Смотря какой композитор. Для Италии мне пришлось выучить 400 страниц текста за три недели. Это был Пуччини, «Мадам Баттерфляй». А в Англию пришлось лететь петь Бриттена, очень сложный композитор, его я готовила полгода. А по объёму там, наверное, страниц 50. В плане музыкальном Пуччини не сложен, учится легко, но в исполнении требует крепкого голоса, очень плотная фактура оркестра, есть даже понятие «пуччиниевские голоса», потому что не каждый голос покроет его оркестр.
– Пришлось ли вам менять свою технику пения, когда вы поступили в Московскую консерваторию?
– Ну, техники пения вообще не было, я была таким самородком, с масштабом голоса, с большим диапазоном. Помню, когда шла в консерваторию, все говорили: не лезь, там нужны такие деньги! Либо такие связи... Ни того, ни другого у меня не было, приехала девочка из Актюбинска, без родителей, без никого.
– И сразу покорили приёмную комиссию?
– Сразу. Я в Астрахани уже имела успех, где заканчивала колледж. Получила красный диплом. Но я думала, что любой человек, который в консерваторию придёт, может спеть соль третьей октавы. Был такой момент, когда на втором или третьем туре в Большом зале Московской консерватории после арии меня попросили остаться на сцене и спеть арпеджио, показать весь диапазон голоса. Я продолжаю петь и вижу, как у комиссии начинают округляться глаза, а потом декан вдруг истерично захохотал. Я испугалась и подумала, что не так что–то пою, ну всё, решила – выгонят. А потом они сказали, что это шок был. То же повторилось и в Большом театре на поступлении, но там я вспомнила прежний случай и уже понимала, что удивляю людей.
– Большой театр сейчас шокирует экспериментами в постановках опер, вам нравится это, или всё–таки больше классика?
– Эксперимент хорош, если есть идея интересная у режиссёра. А бывает, что режиссёр, не прочитав либретто, придумывает своё и начинает самоутверждаться. Нас учил Дмитрий Юрьевич Вдовин: берёшься за роль – изучай своего героя, все детали, читай о том времени. Чем больше узнаешь, тем интереснее будет персонаж.
– Как строится ваш день?
– Нас часто спрашивают, чем мы занимаемся. Вот сейчас я приехала из Швейцарии, там была постановка «Тоски». Я в 9 утра выходила из дома и занималась до 11 ночи. Утром два часа репетиция с дирижёром, прогоны по темпу. После обеда работа с коучем, с пианистом, вычищаем все такты, украшения, каждую ноту, и слова, чтобы произносила без акцента. Потом работа с режиссёром, сценография: как падаешь со скалы, как строишь мизансцену – это колоссальная работа. Иногда на протяжении двух–трёх месяцев. Всё зависит от города, театра, сложности постановки.
– А какой театр вы любите больше всего – по акустике, сцене, удобству для артиста?
– Мне очень много дал Большой театр. Я пришла туда после 3–го курса консерватории и сразу была введена на роль Купавы в «Снегурочке». Роскошная постановка, замечательные партнёры. Потом был «Карнеги–центр» в Вашингтоне...
– Не удалось выйти на сцену с Пласидо Доминго?
– Нет, он уже в возрасте, к сожалению. В спектаклях не участвует. Хотя голос остался такой же, как у 25–летнего. Ну а самый близкий мне театр сейчас – это «La Fenice» в Венеции. В Италии, кажется, все знают оперы с рождения. Билеты все раскупают, и залы забиты. Каждую ноту Верди и Пуччини зрители знают наизусть, но и ответственность поэтому выше, не обманешь ни нотой, ни словом.
– Вы нередко даёте благотворительные концерты и считаете это своей миссией. Почему?
– Два года назад я пела сольный концерт в Риме. А там, как мы знаем, находится резиденция Папы. После концерта, который прошёл на высочайшем уровне, меня пригласили на аудиенцию к Папе в Ватикан, в 6.40 утра. Мы говорили недолго, но когда мой голос благословил папа Франциск, он сказал, что Бог дал мне талант не потому, что я такая особенная, не для гордыни, а для того, чтобы я несла этот дар людям.
Все средства, собранные на концерте в Актюбинской филармонии, Светлана Касьян решила передать Алгинскому детскому дому. И спеть там для его воспитанников, чтобы дать им возможность прикоснуться к великому и чистому искусству.
Беседовала Марина ВАСИЛЬЕВА
Фото Юрий ТАРАСЕНКО
