Обломали крылья
В военном суде актюбинского гарнизона начался суд над двумя офицерами Актюбинского военного института сил воздушной обороны.
Капитана и майора обвиняют в том, что в прошлом году они потребовали с родителя абитуриента из Уральска 5 тысяч долларов за гарантированное поступление в институт. Как утверждает обвинение, отец абитуриента деньги передал, но его сын в институт не поступил. После этого оскорблённый отец написал заявление в военно–следственное управление, офицеров задержали. Сейчас их обвиняют в мошенничестве в особо крупном размере. Главный свидетель по делу о «военной коррупции» в суде отказался от своих показаний.
Про взятку сказали в Уральске
С самого начала процесса потерпевший (отец провалившегося абитуриента) заявил, что… претензий к подсудимым не имеет.
– Я вообще не думал, что будет суд, я не хочу, чтобы они сидели, – сказал он.
Обстановка в зале суда была настолько накалена, что прокурор, задав вопрос свидетелю, стала сама отвечать на него. В другой раз гособвинитель перепутала реплики свидетеля и следователя в материалах дела. Минут десять ушло у суда, чтобы убедить прокурора, что свидетель не может давать показания вопросами.
Немало вопросов было у прокурора и адвоката к потерпевшему. К примеру, с начала следствия он утверждал, что деньги за поступление сына у него просили в мае, затем в августе. Но, как оказалось, прием в институт проходит в июле, и потерпевший изменил свои показания.
На вопрос о том, кто ему сказал, что за поступление в военный институт в Актобе надо дать взятку 5 тысяч долларов, потерпевший честно признался: в Уральском военкомате. Так, что в Актобе он приехал уже с намерением дать деньги.
Что–то с памятью На следствии отец рассказал, что прямо во время экзаменов из КПП вышли два офицера и предложили пройти в машину, чтобы решить вопрос. Потерпевший, как оказалось, даже сам провёл оперативно–следственные мероприятия. Без санкции прокурора он записывал свои разговоры с одним из офицеров, требуя вернуть деньги. Эту запись плохого качества, где с трудом можно разобрать голоса, следствие приобщило в качестве доказательства. А следователь даже сделал стенограмму этой записи, тогда как по закону это должен делать только эксперт. Но самое интересное началось, когда прокурор и адвокат спросили потерпевшего, как он делал эти записи. Сначала тот ответил, что записывал разговоры на сотовый телефон, затем стал утверждать, что на диктофон. А его сын, который, по версии следствия, помогал отцу при записи этих разговоров, вообще заявил, что не помнит ни о какой записи. Не смог внятно ответить потерпевший и на другие вопросы. В частности, его заявление о вымогательстве денег офицерами написано на грамотном русском языке, в то время как в суде он попросил переводчика, так как, по собственным словам, плохо владеет русским языком.
Видя такую нестыковку в показаниях, потерпевшему задали вопрос: вы когда правду говорили – на следствии, или сейчас в суде?
– Сейчас, в суде, – честно признался потерпевший.
Главный свидетель от показаний отказался
Очень долго суд выяснял и другой момент. В одних показаниях потерпевший утверждает, что давал деньги двум незнакомым ему военным, а спустя месяц «вспоминает», что на самом деле к тому моменту он уже был знаком с ними. Якобы, офицеров с потерпевшим познакомил его друг, который служит в ракетной части под Алматы. Именно он и стал главным свидетелем следствия. В суде этот свидетель с самого начала заявил, что давал показания под давлением следователей и оговорил офицеров.
– Меня допрашивали два дня. Завели сначала в кабинет к начальнику, а потом к следователю и сказали: от тебя зависит, как долго ты здесь пробудешь и кем выйдешь. Либо будешь посредником, либо будешь свидетелем. Мне не рассказали о моих правах, а одного из офицеров, на которого я давал показания, я вообще увидел только на очной ставке. Кроме того, они звонили моей жене и говорили: позвони своему мужу и скажи, что мы из него обвиняемого сделаем. Одного из тех, кто звонил жене, свидетель узнал среди сидящих в зале. Им оказался замначальника актюбинского военно–следственного управления. Офицер подтвердил, что звонил супруге свидетеля, но, по его словам, с целью просто поговорить.
– Мне дали уже готовый, отпечатанный протокол моего допроса, который я и подписал, – признался в суде свидетель.
Чем дальше, тем больше вопросов
Не менее интересным был диалог между представителем института Есмагамбетовым и гособвинителем. Речь шла о том, можно ли в институт проносить сотовые телефоны. Представитель института утверждал, что тут все строго, телефоны сдаются на проходной.
– Но когда я к вам захожу, у меня его не забирают! – не выдержала прокурор.
– Это потому, что вы женщина, – ответил представитель института.
– Я прямо сейчас могу позвонить вашему юристу на мобильный, он трубку возьмёт. Он, между прочим, не женщина!
К следователям у защиты и прокурора есть еще немало вопросов. В частности, почему во время первой фоноскопической экспертизы была исследована не вся запись, и почему при назначении второй следователь написал, что предоставил экспертам три записи, хотя на самом деле он отправил пять? Предстоит выяснить, как эксперт провёл экспертизу записи разговора, которого не было в природе. Во всяком случае, того разговора, который исследовал эксперт и на который ссылается следствие, нет в распечатке звонков, указанной в деле. Опять–таки, другой разговор, который исследовался на фоноскопической экспертизе, согласно её заключению, длился одну минуту сорок секунд, а из распечатки звонков видно, что он длился гораздо меньше. Чьи разговоры исследовал эксперт?
Одной из основных улик следствия стала видеозапись, где потерпевший беседует о возврате денег с одним из обманувших его офицеров. Но и тут эксперты не смогли определить, кому же принадлежит голос человека в военной форме и не дали положительного ответа, что подсудимый – именно тот человек, что говорит с потерпевшим на записи.
Дмитрий МАТВЕЕВ,
evrika@evrika |