«Я сполна хлебнула то, во что не верила, читая газеты»
«Госслужащий у нас – козёл отпущения»
– Статус госслужащего в скандальном деле играет против тебя, ты становишься козлом отпущения. На тебя вешают всех собак, – рассказывает Жанаргуль. – Никто не слушает, что ты говоришь, ты уже заранее виновен. Это удобно всем: и следствию, и прокурорам. Так как дело резонансное и о его прекращении речи не идёт. Все боятся скандала, который будет. Ведь тогда получится, что правоохранители отпустили злостного коррупционера. Поэтому, закрыв глаза на нарушения, они пихают дело в суд, умывая руки. А там уж как пойдёт. Если вдруг и оправдают, то им всё равно ничего не будет.
«Пусть суд разбирается», – сказали мне.
А когда пройдёшь через мясорубку досудебного расследования, то не веришь, что и суд разберётся.
Всё ведь началось с того, что я сама выявила преступление. В 2017 году я выявила поддельное направление на участие в госпрограмме на получение льготного жилья. Ко мне на приём пришла женщина с таким направлением. Я увидела, что направление – фальшивка, и выгнала её. А в декабре этого же года через «Инстаграм» к нам обратилась девушка с вопросом: когда же она получит обещанное ей жильё. Мы пригласили её к нам, а у неё оказался поддельный договор найма жилья. Это официальный документ, он даёт право на проживание и приватизацию госжилья. Я тут же вызвала полицию. Эту девушку забрали – и… тишина.
Как я потом узнала, дело по факту поддельного договора тогда возбудили и… приостановили. Только в этом году его опять возобновили и прекратили за отсутствием состава преступления. Следователь, прекращая дело, указал, что в 2017 году я завуалировала свою преступную деятельность и поэтому вызвала полицию, увидев подложный документ! Другая причина прекращения дела – это то, что у следствия не было оригиналов документов, и они не смогли сделать экспертизу на подлинность. Но мы представили подлинники!
Да, и ещё: когда девушку забрали 3 января, её в тот же день отпустили. А допросили только 22 января. И тогда она написала, что у неё нет претензий к Нурмухановой. Получается, полиция дала возможность мошеннице избежать наказания? Если бы задержанную девушку сразу допросили, то Нурмуханову сразу можно было бы задержать. Это спасло бы 20 человек, которые были по такой же схеме Нурмухановой в последующем обмануты.
Сначала следствие вёл департамент полиции Актюбинской области. Там, наверное, решили: раз я госслужащая, то я буду безмолвна, и можно безнаказанно мои права попирать. У следователя был биллинг – распечатка моих звонков с моего сотового телефона. По этим распечаткам получалось, что с 2014 года ни я, ни Нурмуханова друг другу не звонили. Какой же у нас сговор, если мы не общались? Следствие тогда выдвинуло версию, что мы специально по телефону не общались.
Потерпевшие – это отдельный разговор. Это люди, которые знали, что им незаконно предлагают получить государственное жильё. И они добровольно на это шли! Один из таких потерпевших в разговоре с Нурмухановой сказал: «Один раз в жизни бывает такой случай легко получить квартиру».
И он всех своих родственников привёл к Нурмухановой. И они, зная незаконность всего этого, давали ей деньги, и приводили своих родственников и друзей.
В деле есть такой эпизод: эти потерпевшие сами играли роль моих сотрудников. Нурмуханова их показывала очередным жертвам, и те подыгрывали ей, обещая, что все документы скоро будут готовы. Но эти люди сейчас почему-то в статусе потерпевших. Хотя есть видео, где они исполняют роль госслужащих! Его снял один из потерпевших на свой сотовый.
Я столько лет отработала на госслужбе, у меня есть медаль. И меня в один миг, из-за того, что кто-то пальцем показал, сразу же объявили преступницей. Не имея ни единого доказательства!
Ещё во время следствия областной антикоррупционный департамент, которому передали моё дело, прислал в акимат представление. В нём говорилось, что я обманывала людей, что я – мошенница. На тот момент не было даже обвинительного акта, не говоря уже про приговор суда! В деле говорится, что я регулярно получала от Нурмухановой деньги. Если следствие шло с декабря 2018 года, и я была под колпаком, что мешало меня взять при получении денег от Нурмухановой? В основу моего обвинения легли несколько «железобетонных» доказательств: одна из свидетелей видела, как Нурмуханова заходила ко мне в кабинет, другая свидетель сказала, что видела, как Нурмуханова давала мне белый бумажный конверт, возможно, с деньгами, а возможно – и нет. Другое доказательство сговора: слова Нурмухановой о том, что она 5 лет не могла устроиться в горакимат, и я заставила её заниматься мошенничеством, пообещав устроить в администрацию города.
Примечательно, что те, кто знакомил потерпевших с Нурмухановой, проходят по делу свидетелями.
Пытаясь хоть что-то найти против меня, департамент полиции проверил за 5 лет выдачу квартир по госпрограммам и не нашёл ни одного нарушения. Но, как мне сказали, дело приобрело резонанс, наверх уже доложили, и просто отпустить меня уже не могли.
«Со мной в камере сидели убийцы»
– Когда я оказалась в следственном изоляторе, для меня это было огромным шоком.
Следователь моей матери сказала: «Ваша дочь вела себя, как преступница, когда ей сказала, что арестую её. Она была хладнокровна и спокойна. На очной ставке ваша дочь не кинулась драться на Нурмуханову. Если бы про меня такое сказали, как про неё, я бы Нурмухановой все волосы повырывала».
Это слова следователя, которая должна объективно в деле разобраться! Воспитанность она посчитала признаком того, что я преступница. А если бы я кинулась в драку, значит, я – не преступница?
В следственном изоляторе меня поместили в камеру с ранее осуждёнными и транзитниками – теми, кто в пересылке в Актобе был. По приказу МВД этого делать нельзя. Со мной была женщина, которая отсидела 29 лет. Убийцы со мной в камере тоже были.
Меня хотели деморализовать, отправив в изолятор. Мои родственники говорили мне, что им предлагали меня уговорить, чтобы я взяла на себя хотя бы 2 мелких эпизода в обмен на условный срок. И тогда бы я вышла на волю. Но я отказалась. У подследственных нет права на звонки родным, на письма, свидания.
Следователь Тайпакова не допустила моего брата моим общественным защитником. 15 апреля он написал заявление, чтоб его признали защитником. 16 апреля Тайпакова отказала его признавать защитником, ссылаясь на то, что допросила его как свидетеля. Но она допросила его как свидетеля только 20 апреля.
И я сполна хлебнула то, во что не верила, когда читала газеты. Я, правда, наивно считала, что государство не позволяет нарушать права людей в таких местах. Но в изоляторе я сняла свои розовые очки.
Когда мне стало однажды плохо, и я стала стучать в дверь, чтобы позвали врача, мне сказали, что надо заранее письменно обратиться, что мне плохо, к администрации. А без этого врача не позовут.
«Чтобы врача вызвали, пишите заявление и завтра в 8.00 сдайте бумагу в администрацию», – ответили мне.
В другой раз, когда я корчилась от боли, моя соседка по камере, чтобы мне вызвали врача, вскрыла себе вены. Врач пришла, но у неё не было обезболивающего. И она сказала мне: «Вот, смотри, я тебе своё лекарство принесла, у нас обезболивающего нет». Это была высшая милость с её стороны!
«Меня вели, как зверя»
– Незадолго до ареста мне в нашем онкоцентре за городом удалили опухоль. В камере я снова почувствовала знакомые симптомы и записалась на УЗИ в онкоцентр. Меня туда привезли под охраной 4 человека в камуфляже, я была пристёгнута наручниками к конвойному. По коридорам больницы меня вели, как дикого зверя, как убийцу-рецидивиста. Я чувствовала стыд, боль и позор! Когда я шла по коридору, то увидела водителя, который у нас работал. Он отвернулся, увидев меня.
Когда мы пришли в кабинет на УЗИ, мне отказались делать обследование. Врач сказала: сначала оплатите 5.000 тенге. Откуда им у меня быть? Я ведь из следственного изолятора приехала. Медик развела руками. Мне пришлось звонить домой и просить, чтобы мой брат привёз эти 5.000 тенге. Врач осматривала меня, будто я прокажённая, на расстоянии. Я испытала чувство унижения перед больными, которые это видели. Медики после обследования поставили диагноз: новообразование, опухоль. Врачи констатировали, что пребывание в изоляторе будет способствовать ухудшению моего здоровья. По этому признаку, согласно УПК, мне должны были изменить меру пресечения. Но нет! Мне несколько раз отказывали, когда просила домашний арест. И моим родственникам намекали, чтобы я хоть в чём-то призналась. Суд оставлял меня в следственном изоляторе. Всё мотивировалось только тяжестью статьи, которую мне вменили. И всё! Ведь в законе сказано, что если у подозреваемого имеется место работы, постоянное место жительства, ему можно дать меру пресечения, не связанную с лишением свободы. Но суд это не волновало.
«Жалею, что всю себя отдавала госслужбе»
– За те 5 месяцев, что я просидела в изоляторе, ко мне ни разу не пришёл процессуальный прокурор. Не спросил, не ущемляются ли мои права.
Один раз меня вызвал психолог. Я рассчитывала на помощь, думала, мне помогут справиться со стрессом. Но я услышала: «Я как-то был у вас в вашем учреждении, у вас закрыто было. А теперь вы у нас находитесь». Это, видимо, должно было как-то психологически меня поддержать?
Раньше я не верила, когда в газетах читала, что в следственном изоляторе у нас могут права человека нарушать, а вот теперь…
Я жалею, что раньше всю себя отдавала госслужбе, была поглощена ею. Надо было больше внимания жизни уделять, семье. Я поняла, что только семье своей я нужна. И тем немногим сотрудникам, которые собирали деньги мне на адвоката.