Воспоминания ликвидатора
Среди тех, кто первыми своими глазами увидели разрушенную станцию и опустевший город, был житель Актюбинска Алексей Куровский. Его в числе 150 человек призвали в военкомат и отправили поездом до Челябинска. Возле вокзала их уже поджидали автобусы, отвозившие людей до закрытого города Челябинск–67.
– Мы там пробыли недели полторы, – вспоминает Алексей Евгеньевич. – Я–то до этого в армии служил, а у некоторых принимали присягу. Прошли комиссию, и из 150 человек только 50 отправились в Киев. В Киеве переехали из аэропорта на вокзал, дальше до станции Тетерев – на электричке. Там тоже ждали автобусы, повезли нас в лагерь. Раньше на его месте находилась воинская часть, но срочники уже нахватались радиации и находились на лечении в Киеве.
Смертельные яблоки
С неделю новоприбывшие жили в палатках при лагере, а потом их стали по два–три человека увозить в Чернобыль. Вскоре всё отделение уже находилось в городе.
– Все мы – экскаваторщики, бульдозеристы, крановщики, – рассказывает он. – Сначала убирали шмотки, игрушки детские, бутылки… Много чего вывозили, в общем. Наверное, два «КамАЗа» вещей набралось. Не знаю, куда их потом отправляли, мы только загружали.
После распределения Алексей стал работать на бетонном заводе, который функционировал непрерывно. Бетон лился бесперебойно: машина его загружает, отъезжает – и раствор льётся прямо на землю. Его тут же сгребали в большие ямы. Так и прошёл один месяц.
– Потом копал рядом со столовой, – говорит Алексей Евгеньевич. – Прямо в сад заезжал, а там яблоки росли, но есть ничего нельзя. Однажды упало одно в открытое окно экскаватора в кабину. Бежит ко мне подполковник Скалозуб, кричит: «Ты что, жрёшь их?!». А я не ел, само упало. Приказали выбросить.
Плата за риск
Сразу после приезда в лагерь всем объяснили, что взорвался 4–й энергоблок. С радиацией шутки плохи, поэтому приходилось помнить о мерах предосторожности. Когда Алексея Куровского перевели работать на гидромолоте на самой станции, в первый день механик велел просто привыкать к обстановке. Походил минут 10 вокруг экскаватора – и марш в убежище. Через время вышел, посидел полчаса в кабине – и обратно уходишь.
Работали на станции в 4 смены по 6 часов. Каждая смена начиналась с проверки дозиметриста, чтобы не получить по неосторожности высокую дозу радиации. Иногда, когда количество миллирентген зашкаливало, продолжительность смены сокращали. Риск – дело благородное, но за него платили собственным здоровьем:
– Было такое правило: если поймал 1 рентген, тебе дают 3 дня отдыха. Со мной однажды случилось такое. Глаза опухли, ничего не вижу, слёзы текут. На второй день голова распухла, давление. Пошёл я в военный госпиталь, там майор мне говорит, что 3 дня надо отлежаться. На третий день тело пошло пятнами. Я испугался, думал, что конец. Направили в поликлинику на другом конце Чернобыля, там принимал профессор из Киева. Он велел раздеваться полностью, а там девчата рядом сидят, неудобно как–то. Но разделся. Профессор осмотрел, выписал лекарства. Я взял тут же в аптеке бесплатно каких–то 5 бутылочек, через 2 дня прошло…
Кто каши не ел, тот люк не откроет
До места работы людей отвозили на специальных автобусах. Вместо номера маршрута – таблички с названиями конечных остановок: завод, станция. Едешь до перевалочной базы, там пересаживаешься на другой автобус, теперь уже свинцовый, с низкими сиденьями и узкими окошками. В них помещалось около 20 человек. После прибытия на место нужно было сначала отправиться в убежище, получить задание и провериться у дозиметриста, и только после всех этих процедур разрешалось выходить на работу.
– Я работал в 3–м районе, это не прямо рядом с дырой, но неподалёку, – рассказывает Алексей Куровский. – Экскаваторы не глушили никогда. В смену работало два человека, получается, на каждого не больше трёх часов работы. Всё плотно закрыто, космическое плотное стекло, тяжёлый люк – его просто так не откроешь. Была своя сигнальная система: рядом ездит БТР, открывается люк, высовывается человек и достаёт флажок – значит, пора сворачиваться. Выглядывать из люка опасно. Меня в первый день о сигналах никто не предупредил. Долго работаю, смотрю – БТР вокруг ездит, мигает. Я открыл люк, выбрался, а мне кричат, чтоб бегом в убежище ехал. К нему подъезжаешь максимально быстро, выпрыгиваешь, метров шесть до двери бежишь, потом спускаешься в подвал. Кстати, именно в тот день я и получил 1 рентген облучения.
Жизнь в отчуждении
Какой бы серьёзной ни была авария на АЭС, далеко не все люди покинули свои дома. Алексей вспоминает, что многие, особенно пожилые, оставались жить в деревушках и хуторках, не страшась ни радиации, ни одиночества. Вместе с ними оставались и домашние животные.
– Заезжали к одному деду, он на самой окраине жил. Вокруг – трава высокая, все же побросали свои дома. У него корова там пасётся, куры ходят. Вот собак и кошек не было, всех постреляли. У нас в части одна кошка ходила, вся лысая. Только кончик хвоста и остался. А куры ходят, им ничего, вполне здоровые…
Когда люди эвакуировались, они брали с собой лишь одежду на смену и документы. Думали, что вернутся сразу после майских праздников. Никто и не предполагал, что Чернобылю суждено стать городом–призраком. В домах остались вещи и продукты, на улицах встречались брошенные автомобили и лодки.
Буквально в трёх шагах от жилых домов протекает река Припять, но после катастрофы в воду лучше было не соваться.
– Нам офицеры потом показывали: берёшь верёвку, приматываешь к палке, цепляешь согнутый гвоздь и закидываешь подальше. Сразу попадается большая рыба. Ты её хватаешь одной рукой за голову, второй – за хвост, тянешь, и она разваливается. Даже рыба заражённая, – объясняет Алексей.
Снимки на фоне реактора
В общей сложности Алексей Куровский провёл в Чернобыле 3 месяца – на целый месяц дольше положенного. Работу начал 17 июля, а домой уехал только лишь 21 октября.
На память о службе остались многочисленные грамоты и благодарственные листы, несколько увольнительных и талончики на еду, пропуск на станцию. Есть и два дозиметра: один обычный, второй – офицерский.
Фотографий же из Чернобыля в домашнем архиве всего три. Алексей Евгеньевич рассказывает, что дело даже не в запрете или секретности. Снимки делали даже на фоне самого реактора, но ни один так и не получился. Слишком высокая доза радиации портила плёнку, при проявке все снимки оказывались засвеченными.
Подпортил Чернобыль и здоровье. В 38 лет буквально за полгода выпали все зубы – последствие радиации. Но вместо того, чтобы оформить инвалидность, почти сразу после возвращения в Актюбинск Алексей снова отправился работать. Жизнь–то за пределами реактора продолжается, а значит, расслабляться рано.